У Князя всегда были свои способы выяснять правду. И для этого ему никогда не требовались соглядатаи, доносы и прочие устройства слежения. Дракула чувствовал ложь, ощущал кожей, сравнимо с тем, будто иглы вгоняют под ногти. Предчувствие, интуиция или что-то большее – можно было называть его способность разными словами, но это не меняло сути: он просто знал.
Последнее время Влад не мог найти себе места. Что-то гложело его, давило, вытягивало жилы. Он не мог перестать думать о Маришке. Как сильно он был увлечён ею, до слепоты не замечая ничего вокруг. Теперь, когда наваждение спало, когда третья Невеста была полностью обращена, Влад не понимал, как мог принять её за Лидию. Как он мог подумать, что кто-то другой может быть похож на неё? Разве есть в мире равные ей? Разве может он кого-то ещё любить так же сильно…
Много последних дней Цепеш толком не появлялся на глаза своим Невестам. Лишь одна Верона могла заходить к нему, находить его, чувствовать, куда мчится встревоженная стая летучих мышей-кровопийц. Могла только знать, но не изменить. Могла понять, но не помочь. Не на этот раз. Ему нужно было уединение, нужно было самому справиться с призраками прошлого. Как же сильно хотелось ощутить, что сердце мертво. Как хотелось почувствовать себя бездушным, беспощадным монстром, чуждым любых человеческих чувств и милосердия, а значит свободным от всяких терзаний. Но всё это было очередным самообманом. Как тот, что ослепил его при взгляде на белокурую Маришку. Десятки лет спустя после смерти Лидии он всё ещё не мог её забыть. Не мог примириться с гибелью единственной, кто полюбил его всем сердцем, и отпустить её. Сотню лет спустя после собственной смерти, он всё ещё не был мёртв. Может быть, это и есть плата за полученную силу? Жить, чувствовать, любить и страдать, зная, что навечно заточён в собственном теле. И когда время уходит далеко вперёд, стирая с лица земли всё знакомое, всё близкое, меняя до неузнаваемости, оборачиваться назад, ища, желая  видеть призраков собственного прошлого. Юная, прекрасная, хрупкая Маришка – когда Дракула держал её в своих руках, бережно прикасаясь к изгибам совершенного тела, облаченного в лазурные летящие ткани, он чувствовал себя счастливым. Он уже давно не ощущал себя таким: радостным мечтателем, живущим своими грёзами о несбыточной, но такой реалистичной сказке. Будто бы для него возможно маленькое человеческое счастье. Будто бы он снова может стать прежним. Будто бы не было ужаса и тысячи смертей, не было сотен врагов и друзей-предателей, погубивших его семью, ввергнувших его во тьму. И маленькое Валашское государство просто мирно существовало, обособленно, словно изъятое из времени, само по себе, процветая и радуясь обыкновенным чудесам.
И вдруг Влад всё понял. Когда в сердце что-то безумно болезненно сжалось. Невыносимо больно было переживать свои потери всё снова и снова. И, тем не менее, именно они были тем единственным, что у него осталось. Он не мог забыть и жить дальше. Ведь мёртвые не могут жить.
Влад понимал, как одиноко приходится Маришке в первый период становления, перерождения из человека в чудовище. Но сейчас он не мог быть с ней рядом. Сейчас она была напоминанием о собственной глупости, постепенно приводящим в ярость. Влад не хотел вымещать гнев на Маришке, ни в чём не виноватой. Ведь он просто соблазнил её, а она полюбила в ответ. Он не собирался бросать её или лишать своего внимания, но для начала нужно было справиться с гневом, недовольством. И единственный стопроцентный способ, всегда оправдывающий свою эффективность, был в вымещении эмоций на ком-нибудь другом. И тут вторая Невеста, неугомонная, строптивая Алира, услужливо предоставила ему желанную возможность. Прямо, как знала.
Дракула не отпускал своих Невест, не давал им свободы. На то они и были его невестами, потому что принадлежали только ему. Верность – то, что было основой его отношений с окружающими: их верность ему. И любые отклонения воспринимались как предательство. А предать Влада Дракулу было страшнее, чем чума и проказа. Алира была молода, рождена во время, когда Цепеш был уже мёртв, и не знала, что случалось с теми, кто предавал Князя. Она не видела леса из сотен насаженных на кол людей, не видела рек крови, которые из-за обильности отторгала земля. «Самонадеянная, глупая!» Дракула жаждал расправы.
Огромная стая летучих мышей разрезала ночное поднебесье. Скрывала свет звёзд, заставляла померкнуть луну. Материальные, осязаемые и вместе с тем словно призраки, тени раздробившейся сущности полумифического, полудемонического существа. Их приближение заставило потухнуть все огни в комнате, затмевая полублеск естественных светил. Пространство наполнилось писком летучих мышей, и через мгновение стая ворвалась в комнату, выбивая окно. Человеческий возглас потонул в шуме лопотания перепончатых крыльев, задохнулся в мерцании кроваво-красных глаз. Как будто поодиночке и в то же время единое целое, стая подхватила молодого мужчину, совсем недавно нежившегося в постели, поднимая в воздух. Удар – летучие монстры со всей силы приложили хрупкое человеческое тело о каменный потолок. Ещё один удар – слышится хруст костей. Мужчина стонет, пытается сопротивляться, но все его попытки бессильно исчезают в визжащей, двигающейся тьме. Ещё один удар и на потолке остаются кровавые отпечатки. На мгновение стая отпускает и всё ещё живое человеческое тело падает на пол. И в этот момент мыши собираются теснее, образуя из чёрно-красного мрака очертания человека. Нет, они ещё не становятся им, ведь вдоль его рук трепыхаются крылья, из груди видны дёргающиеся уродливые мышиные морды, а на лице багровые точки складываются в глаза, когти и заострённые зубы – в оскал. На лице мужчины читается ужас, который парализует его, не давая даже попытаться спастись. Демон смотрит на него сверху вниз, а остатки стаи, носящиеся вокруг, не дают сидящей на кровати женщине хоть что-то предпринять. Чудовище хватает человека за горло, обхватывая его неестественно длинными пальцами, и в следующее мгновение тошнотворный хруст прекращает его жизнь. Комната вновь наполняется мышиным визгом. Стая торжествует: гнев хозяина получил свою кровавую жертву. Их тёмная сила источается, впитываясь в стены, мебель, ткани. Все здесь навсегда будет наполнено страхом, смертью, тревожа живых. Не выпуская окровавленный труп, демон поднимает его выше и выбрасывает в окно, словно сломанную, ненужную вещь, больше не имеющую ценности ни для кого, сослужившую дурную службу. Лишь кровавые брызги, усеявшие всё вокруг, свидетельствуют о том, что когда-то игрушка могла дышать.
Стая летучих мышей собирается воедино, и, наконец, превращается в человека. Облачённый во всё чёрное, Дракула бледен, а полные ярости глаза ещё багрово красные. И кажется, что в уголках тонких губ виднеется демонический оскал, а длинная тень, растянувшаяся на всю комнату, вот-вот снова распадётся на уродливых, жаждущих крови существ. Дракула неотрывно смотрит на Алиру, в самые глаза, вытягивая душу. На его пальцах остались следы крови её любовника, но он не собирается даже пробовать её на вкус. Она противна ему, она омерзительна, так же как и рыжеволосая женщина, сидящая напротив.
-- Дорогая, - зло улыбнувшись, издеваясь, произнёс Дракула и его голос двоится, словно распадаясь на два тембра, указывая на незавершившуюся трансформацию. – Прости, что помешал.

Отредактировано Vlad Dracula (2015-01-17 15:50:17)

-- Ещё как полегчало! – огрызнулся Цепеш, продолжая издеваться. Он хохотнул и раздвоенный голос отрезонировал от стен комнаты стальным лязгом. – Жаль, что твой паршивец оказался таким хрупким! – он почти выплёвывал каждое слово ей в лицо. – Я бы с удовольствием оживил его, чтобы ещё раз переломать его хлипкие кости как сухие ветки!
Тени зашевелились в углах, загудели. Ярость накрывала Влада, снова подступая из глубин почерневшей души, наливаясь кровью в глазах. Это было то самое безумное ненасытное чувство, когда жажда чужой боли, чужих страданий затмевала рассудок. Когда хотелось всё больше, хотелось причинить такие муки, которые оставили бы непоправимый урон не только на теле, но в первую очередь на сознании. И чем больше возрастала ярость, тем сильнее становилась жажда. Но и ярость плодилась, будто вирус в благодатной почве от одной только мысли о чужих страданиях. Вот только всё это был жесточайший обман. Казалось, что стоит дать эмоциям волю, позволить им выплеснуться своей разрушительной волной и поглотить всё живое, оставляя только насаженные на кол трупы, и наваждение отступит, будто языческое божество, получившее свою жертву умилостивления. Но удовлетворение не приходило, не было никакого освобождения, катарсиса. Только вечная, тотальная зависимость от собственного гнева, от зла, заполняющего всё внутри, вытесняющего из вен кровь. Зло – самый сильнейший в мире наркотик.
-- А ты, любимая? – зашипел вампир. – Хочешь, чтобы шоу продолжалось?
Его глазные яблоки полностью затянуло багрянцем, поглощая даже зрачки. Чёрные тени на полу и стенах, отбрасываемые им, затрепыхались, становясь тенями вновь наполняющих комнату летучих мышей. Одни тени, но ни одной твари, кроме чудовища, стоящего посреди спальни.
-- Может быть, у тебя найдётся ещё парочка обожателей, – Дракула стал медленно приближаться к своей невесте, - чтобы я смог вымазать их кровью все стены в этом доме? Или, может быть, ты, ненасытная моя, пожираешь их, когда они сослужат свою службу, чтобы не оставлять следов? Может быть, ты давно уже обманываешь меня?
Цепеш не стал дожидаться её ответа. Всплеск ярости, словно выброс солнечной энергии на полыхающем небесном светиле, обожгла его изнутри. Влад вскинул руку по направлению к Алире, но не прикоснулся к ней. Вместо него чёрные тени, дрожащие вдоль стен, вдруг оторвались от них, в мгновение обретая плотность, и чёрной, густой пульсирующей жижей бросились к рыжеволосой женщине. Как и несколькими минутами ранее, тьма обхватила её за горло, сжимая так сильно, что почти перебила дыхание, и подняла вверх, под самый потолок, прижимая к стене.
-- Ты думаешь, я не смогу причинить тебе боли?! – гневно закричал Дракула и его голос сильнее распался на несколько тембров. Бледное красивое лицо исказила злая гримаса, и мелкие кровотоки под гладкой, не знающей старения кожей наполнились тьмой, покрывая лицо чернеющей паутиной. Вновь что-то демоническое виднелось к каждой черте, в каждом изгибе. Во рту удлинились клыки, но казалось, что вместе с ними заострились все зубы. Тьма, опутавшая вампирушу, будто живая реагировала на его гнев, становясь сильнее с каждым порывом, словно всем существом своим желала избавить Князя от любой мешающей ему помехи. И, в то же время, безмерно наслаждалась процессом, живя его яростью, поглощая боль его жертв. – Думаешь, я убью тебя, и твои муки закончатся?! Нет, любимая, я не отпускал тебя! Я не позволяю тебе уходить! Ты – моя и будешь принадлежать мне! И даже смерть не разлучит нас!
С этими словами, часть теней на мгновение словно отпряла от женщины, превратившись в тысячи игл, и впилась в руки, грудь, шею, проникая во внутренности. Боль, подобная адскому пламени, охватила всё внутри вампирши. Только на одно мгновение, после чего Цепеш отбросил её к другой стене и опустил руку. Тьма отпрянула от женщины, опадая к ногам своего хозяина, как и теперь его строптивая невеста. Дракула взглянул на неё сверху вниз, глядя, как длинные огненно-рыжие волосы картинно рассыпались по полу. Смотрел, пытаясь понять, чувствует ли к ней ещё что-то, кроме отвращения. Сердце отозвалось давящей пустотой.