- Твою мать, - выругался Вейл, только-только нацепивший дежурную улыбку и распахнувший дверь первой смотровой. И после секундной немой сцены захлопнул дверь обратно, оставив хронически неизлечимого мистера Дугласа с вопросом о том, что же такого он имеет к его матери.
Голос Фрэнка МакАдама он не знал, но не нужно было быть гением дедукции, чтобы идентифицировать эти вопли на весь этаж. Виктор успел предупредить охрану, но, видимо, ребята, как и он сам, не ожидали, что благородный супруг появится здесь уже через две минуты, словно черт из табакерки. Сам же он подорвался как оглашенный вовсе не потому, что рассчитывал на свою физическую силу - человек он был глубоко мирный; просто он знал, что если МакАдам вломится к Эстер, то все достигнутое сегодня утром пойдет прахом. Выходя из палаты, Вейл оставил в ее глазах надежду – и это делало его в полной мере ответственным за то, чтобы эту надежду не растоптали в ближайший же час. Больница была местом, где Эстер могла почувствовать себя в безопасности. Если не здесь, то, пожалуй, нигде.
Твою мать, тоскливо повторил про себя Вейл, преграждая дорогу Фрэнку – явно не жалующемуся на здоровье мужчине, который, судя по запаху, то ли поздно вчера закончил, то ли рано сегодня начал. Взгляд глаз с характерным для алкоголиков рисунком сосудов озарился узнаванием – кажется, доктор имел честь быть здесь на слуху.
- Мистер МакАдам, боюсь, вы не можете сейчас увидеть супругу. Она… - и это было все, что он успел сказать прежде, чем получить удар в челюсть, от которого всерьез захотелось пойти прилечь рядом с Эстер.
Нельзя сказать, чтобы он этого не ожидал, но, помимо амплуа мирного человека, он еще обладал профессиональной привычкой всех пианистов и хирургов – в первую очередь защищать не голову, а руки. Результатом стало то, что сейчас он стоял, восстанавливая четкость потемневшего изображения и чувствуя, как рот наполняется железным привкусом крови, а голос на фоне доходчиво (на полбольницы) объяснял, что делают с кобелями, пользующимися служебным положением, чтобы совращать чужих жен.
«Альтруизм чреват последствиями не меньше, чем адюльтер», - философски подумал доктор Вейл, ожидая второго удара. Будь он не в своих владениях, он бы уже давно разумно ретировался из-под обстрела или с должной долей жалкости уверял бы оппонента в своей полной невиновности, но здесь…
Второго удара не последовало – охрана подоспела как раз вовремя, чтобы скрутить МакАдама на втором замахе и избавить Виктора от дальнейшей роли живой преграды.
- Нападение на врача, - резюмировал он, вытирая кровь с разбитой губы и ощупывая языком целостность зубов (неужели накаркал про дантиста?). – Если бы вы знали, какие травмы получила ваша жена при падении с лестницы, Фрэнк, думаю, вы бы не стали так обращаться с единственным человеком в городе, для которого слово «нейрохирургия» - не пустой звук. Гарри, Саймон, выведите мистера МакАдама на свежий воздух, пусть успокоится. Я спущусь и сообщу ему, как только появятся какие-то новости.
Опершись на регистрационный стол, он вместе с парой медсестер пронаблюдал, как мужчину выволакивают с этажа (Гарри с Саймоном для этого пришлось пригласить на помощь медбрата), размышляя о том, что в ближайшее время лучше по темным переулкам домой не возвращаться.
- Люси, - позвал он, - будь душкой, принеси льду инвалиду медицинского труда. Понедельник – день тяжелый, да?
Получив свой лед и приложив его к лицу, он воспользовался травмой и моментом, чтобы спихнуть на ту же Люси злосчастного Дугласа из первой смотровой. Надо было проведать Эстер – она наверняка все слышала.
- У вашего мужа хорошо поставлен удар, - весело сказал Виктор, закрывая за собой дверь. – Честно говоря, я удивлен, что наш с вами разговор не состоялся раньше… - в этот момент он наконец увидел ее сжавшейся в углу. – Напугались? Всё, Эстер, всё в порядке. Он вас тут не достанет.
Приблизившись, он протянул ей руки:
- Поднимайтесь, Эстер. Надо вернуться в постель.
Отредактировано Victor Frankenstein (2014-08-16 13:43:46)